Сальватор - Дюма Александр (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Довольный этой покорностью собачей братии, хотя причина ее, по правде говоря, состояла в том, что инстинкт подсказывал им, что Броканта находилась в соседней комнате, – Бабилас снова перевел свой взгляд на улицу.
Собачка, вынужденная нести на себе этот пылкий взгляд, скромно потупилась и прошла мимо окна, даже не повернув головы.
– Порядочная и красивая! – вскричал на своем собачьем языке уже влюбившийся пуделек.
«Скромная и красивая!» – воскликнул Гамлет, увидев Офелию. Это доказывает, что в одной и той же ситуации вид красоты производит одинаковое впечатление как на человека, так и на животное, как на принца, так и на собаку.
И Бабилас так резко высунулся из окна, что в какой-то момент у его товарищей затеплилась надежда на то, что он в порыве восторга сделает лишнее движение, что голова его перевесит зад и что, подчиняясь законам всемирного тяготения, он разобьет себе голову о мостовую.
Но ничего этого не произошло: Бабилас проследил взглядом за очаровательной собачкой до угла улицы Вьей-Эстрапад, где она и исчезла, словно тень, даже не сказав ему, когда придет еще.
– Как же она красива! – пролаял Бабилас, сердце которого было охвачено прекрасным чувством зарождающейся страсти, цветущей любви.
И начиная с того самого времени вместо того, чтобы страдать от ужасного одиночества, к которому приговорили его оскорбленные собратья, Бабилас поздравил себя с тем, что они тем самым оставили его в покое и дали возможность часами находиться в сладостном сне.
Словно возвращающийся в свою бочку Диоген, он презрительно взглянул на других собак. И если мы, даже будучи писателем и понимая все языки, включая и собачий, не приводим здесь того, что он сказал, то только потому, что опасаемся, что нас неправильно поймут и что высказывание Бабиласа будет расценено, как горькая сатира на наше человеческое общество.
Мы не станем больше анализировать те чувства, которые владели сердцем нашего героя с того момента, когда его словно током ударило и до самого вечера. Скажем только о том, как прошла ночь.
Эта ночь явилась для Бабиласа ночью бесконечных пыток и сладостного наслаждения. Над головой бедного пуделя плясали фантастическую сарабанду все те чертенята, которые ткут разноцветное полотно снов и видений. Он увидел, словно в стекле волшебной лампы, всю свою прошлую жизнь, начиная с молодых лет, когда он жил со слепцом, тени всех тех собак, которых он любил, всех тех четырехногих Елен и Стратониций, к которым пылал необузданной страстью. Он столько раз переворачивался на своем набитом конским волосом матрасе – у других собак матрасы были набиты всего лишь соломой, – что внезапно разбуженная Броканта, подумав, что он боится сырости или страдает эпилепсией, принялась успокаивать его самыми нежными словами.
К счастью, в четыре часа утра начало светать. Если бы это случилось зимой, когда темные ночи так длинны, Бабилас, вероятно, умер бы от истощения до восхода солнца!
Глава XLVI
Любовь Бабиласа и Карамели
С первыми лучами солнца Бабилас выскочил из своего бочонка. Мы должны отметить, что обычно он мало времени отводил на туалет. А в этот день он уделил туалету еще меньше времени и немедленно бросился к окну.
С наступлением дня к нему вернулись надежды. Коли вчера она прошла по этой улице, почему не может случиться так, что она пройдет по ней и сегодня?
Но окно оказалось закрытым, и это было правильно: на улице шел проливной дождь!
– Надеюсь, что сегодня не будут открывать окно, – произнесла борзая, съежившись от одного только предположения. – В такую погоду и человека на улицу не выгонишь!
Мы, люди, говорим в таком случае собаку, а собаки говорят человека. И я думаю, что правы именно собаки, потому что заметил, что именно в такую погоду на улице гораздо больше людей, нежели собак.
– О, это было бы бесчеловечно! – сказал бульдог, отвечая на замечание борзой.
– Хм! – ответили спаниель и испанская ищейка. – Нас это нисколько не удивило бы!
Им-то было вольно говорить все, что думалось, поскольку шерсть достаточно их согревала.
– Если Бабилас добьется того, чтобы сегодня утром открыли окно, – сказал ньюфаундленд, – я его придушу!
– И все же, – скептически произнес старый мопс, – окно будет открыто, и я этому нисколько не удивлюсь.
– Гром и молнии! – прорычали в один голос ньюфаундленд с бульдогом. – Пусть только посмеет, и тогда посмотрим, что будет!
Белый пудель, который когда-то играл с Бабиласом в домино и который, помня о нем, как о достаточно честном игроке, иногда вставал на его сторону, снова стал призывать товарищей к состраданию.
– Я слышал, как он всю ночь стонал, – сказал он взволнованным голосом. – Может быть, он заболел… Давайте не будем столь безжалостны к одному из нас: мы же все-таки собаки, а не люди.
Эти слова произвели на слушателей очень сильное действие, и все решили еще немного потерпеть. Тем более что, по зрелому размышлению, другого ничего не оставалось.
Вошла Броканта и увидела, что у ее горячо любимого Бабиласа отвисла нижняя губа, опустились уши, под глазами были темные круги.
– Да што это с тобой приключилось, мой хороший? – спросила она так нежно, как только могла. Потом прижала его к груди и поцеловала.
Бабилас взвизгнул, вырвался из рук колдуньи и подбежал к окну.
– А, ну да, тебе хочется подышать свежим воздухом!.. – сказала Броканта. – Ну какой же благородный песик! Он не может без свежего воздуха!
Броканта, будучи не только колдуньей, но и весьма наблюдательной женщиной, давно уже заметила, что беднота жила в такой атмосфере, в которой не могли находиться аристократы. И это было счастьем для бедняков, поскольку, если бы они не могли жить там, где жили, им пришлось бы там умереть. Они иногда там и умирают, но в этих случаях врачи находят название болезни, которая их уносит, на греческом языке или на латыни. И никого не мучают угрызения совести. Даже членов совета по народному здравоохранению.
Броканта, счастливая тем, что Бабилас ведет себя как благородный пес, хотя она сама никогда не занималась его воспитанием, не стала заставлять его ждать и немедленно распахнула окно.
В этот момент собачье собрание испустило общее рычание, которое могло бы перерасти во всеобщий лай, если бы Броканта не сняла с гвоздя плетку-семихвостку и не помахала ею в воздухе.
При виде этого оружия усмирения все собаки затихли, словно по мановению волшебной палочки.
Бабилас поставил передние лапы на подоконник, посмотрел направо, потом налево. Но ни одна живая душа, кроме нескольких человек, не отважилась в такую погоду пройти под проливным дождем по улице Юльм, которая была мощена так же слабо, как и Париж во времена правления Филиппа Августа.
– Увы! – простонал наш влюбленный. – Увы!
Но этот стон ничуть не уменьшил интенсивность дождя, и на улице не появилось не только ни одной собачки, но и ни единого кобеля.
Наступило время завтракать, а Бабилас продолжал стоять у окна. Подошло время обедать: Бабилас оставался у окна. То же самое произошло и во время ужина.
Остальные собаки с удовлетворением потирали лапы: им, естественно, досталась пища, предназначавшаяся для Бабиласа.
Сами видите, дело было очень серьезным.
Бабилас упорно отказывался принимать пищу. Броканта безуспешно называла его самыми ласковыми именами, предлагала ему самое чистое молоко, самый сверкающий сахар, самые румяные бублики: до наступления темноты он так и простоял в той утомительной для собаки стойке, которую принял с самого рассвета.
Уже давно наступила ночь. Колокола на всех церквях пробили десять раз. Причем, как хорошо воспитанные люди, колокола не стали звонить одновременно, а предоставили право первыми начать бой самым старым храмам. Надо было укладываться спать! Бабилас возвратился в свою бочку в состоянии крайней тоски.
Вторая ночь прошла еще более неспокойно, чем первая: беднягу Бабиласа ни на секунду не отпускал кошмар. И если он на мгновение засыпал, то во время этого короткого забытья повизгивал так жалобно, что всем было ясно, что для его же блага ему лучше было не засыпать.
