Крылья (СИ) - Славина Ирена (книги без сокращений TXT) 📗
Буря остаточных реакций связала меня по рукам и ногам. Несколько минут я думал и действовал, как Феликс. Нет, хуже — я стал им. Клетки памяти среагировали на лицо Вано, как бык на красное полотно. А когда это наваждение схлынуло, я увидел, что из грудной клетки Вано торчит вся обойма дротиков с транквилизатором: пока я пытался справиться с реакциями тела, мои пальцы безостановочно жали на спусковой крючок. Я бросился вытаскивать дротики, но было поздно — Вано был мертв. Транквилизатор действовал мгновенно. Содержимого одной капсулы хватало на крепкий получасовой сон, а вся обойма мгновенно останавливала сердце.
Паническое чувство необратимости произошедшего, шок, осознание случившегося — всё это пришло гораздо позже. В первые секунды я чувствовал только леденящий ужас. Ужас и ничего больше. Легенда оказалась явью, сказочные монстры вышли из полумрака и сомкнули холодные пальцы на моей шее. Я потерял контроль над телом. Несколько минут я не контролировал его вообще. Судя по тому массиву информации, которую только что выплеснул мозг Феликса, этот человек вполне заслуживал мести за изнасилования и — главное — за то, что всё еще представлял угрозу для жизни Лики. Но та безжалостная расправа, которую устроило тело Феликса, — была за гранью допустимого...
Что еще? На что еще я способен?
«Догадайся с трёх раз».
Секундное видение извивающейся подо мной Лики.
Нет, только не это.
***
Я оставил Вано и вернулся к незнакомцу. В его грудной клетке было два пулевых отверстия, одно в солнечном сплетении, другое на два пальца левее. Теперь рукава и горловина футболки тоже стали черно-красными, никаких признаков жизни, мертвее мёртвого. Я вызвал скорую и полицию и вернулся к Лике.
Она лежала рядом с машиной без сознания: открыла дверь, но сделать больше шага не смогла. Я проверил её голову и конечности, пульс в норме, кровотечений нет. Ещё один обморок. Она пришла в себя, когда я завел мотор, и тут же прижалась ко мне. Я обхватил её руками, с трудом воздерживаясь от желания усадить её к себе на колени и заставить её успокоиться любым из доступных мне способов. Поцелуи успокаивают, так ведь? Или... наоборот?
— Феликс, ты в самом деле жив, или я при смерти и у меня галлюцинации? — едва слышно сказала она и по её одышке и охрипшему голосу я понял, что ей больно.
— Где и как болит?
— Здесь... Резкая, пронзительная... Трудно дышать.
Неужели она все-таки ранена. Я приподнял её футболку и стёр с её кожи отпечатки крови, просочившиеся сквозь ткань. На коже не было никаких повреждений: ни царапин, ни гематом, ничего.
— Ты не ранена, это его кровь, — наконец сказал я, изучая её бледное лицо. На секунду меня посетило невозможное сумасшедшее предположение, когда я сообразил, что Лика испытывает боль в том самом месте, в котором у её спасителя были две дырки навылет. Но нет, этого просто не могло быть. Припоминаю слово в слово всё то, о чем болтал Альцедо по пути в Киев: «Видел краем глаза кой-какие исследования под названием «Фантомные проекционные ощущения», приятного там мало. У восприимчивых к боли десульторов всё может закончиться плачевно. Не стоит возвращаться в родное тело, испытывая сильные мучения. Агонизирующее от боли сознание может убедить твой мозг, что травмы чужого тела — твои собственные».
Но нет, всё это было слишком невероятно... Эти догадки тут же робко отступили под натиском других мыслей: сказать ей о том, что её спаситель мёртв или умолчать? Она даже не вспомнила о нём: закрыв глаза и прижавшись к моему плечу, повторяла, как она счастлива, что со мной всё в порядке (при этом, видимо, напрочь позабыв о том, что сама едва не умерла). Я проглотил вопрос о том, а что мне, собственно, угрожало, и осторожно сказал:
— Лика... а тот, кто спас тебя и передал мне, — уже нет. Он мертв.
Я ожидал какой угодно реакции: слез, истерики, шока, — но вместо этого она только нервно рассмеялась.
— Это лучшая новость за сегодня! — заявила Лика, и я испугался, уже не тронулась ли она умом.
Она не захотела слушать меня, когда я попытался рассказать ей о том человеке, что вынес её из разбитой машины и передал мне. «Замолчи, замолчи...» — повторяла она, не в состоянии связно рассказать обо всём, что произошло.
— Лучше ты расскажи, как ты здесь оказался, — попросила она.
Я сказал ей про маячок, но, кажется, она не очень поверила.
— Ты бы не уехал, пока не убедился, что со мной всё в порядке? — спросила она так, словно не могла поверить в это. Я кивнул, наблюдая за тем, как разглаживается её лоб и успокаивается безумное пламя во взгляде.
***
Произошедшее на дороге не давало мне покоя. Каким таким образом Лика оказалась в компании людей, которые явно не годились ей в друзья, почему водитель потерял управление, почему Вано преследовал Лику и её спасителя?
«Увози её отсюда! Садись в машину и, бога ради, проваливай!» — я вспомнил его искажённое лицо и трясущиеся руки. Что-то в этой фразе казалось смутно знакомым.
Я привёз Лику домой, сделал ей чай, сварил себе чашку крепкого кофе, внезапно заметив, что мне не приходится вспоминать, где что лежит, что руки действуют на автомате, извлекая с кухонных полок всё, что нужно. И прислушался к шуму воды в душевой.
Находиться с ней наедине в этом пустом доме, кишащем призраками прошлого, было так же сложно, как сохранять равновесие на тонком канате. Мне нужно было вести себя предельно осторожно: шаг вправо — пропасть, шаг влево — пропасть, излишняя спешка — плохо, промедление — еще хуже. Я должен распрощаться с ней как можно быстрее, и так, чтобы она не считала меня последним мерзавцем. Еще несколько часов назад меня совершенно не заботило, какого рода воспоминания обо мне останутся у неё после моего отъезда (слово «побег» было бы здесь гораздо уместней). Более того, мне казалось, что чем небрежней обращаться с ней, тем легче ей будет примириться с моим отъездом. Теперь все изменилось. Одного взгляда на её безжизненное тело было достаточно, чтобы все изменилось. Одна мысль, что она едва не погибла, побуждала меня обращаться с ней осторожней, чем с любым из доселе встреченных людей. И дело было не в жалости. Не в ней.
Я просто не хотел снова увидеть на её лице боль и отчаяние. Отчаяние и ненависть... «Феликс, отдай мне ключи от дома, останови машину и, бога ради, проваливай!» — я больше не хотел слышать ничего подобного.
Ослепительная, как прожектор, вспышка дежавю.
Я наклонился над столом и вцепился пальцами в дерево...
«Останови машину и, бога ради, проваливай!» — голос Лики.
«Садись в машину и, бога ради, проваливай!» — голос незнакомца.
Я словно накладывал две пленки друг на друга, сравнивая их оттенки и контуры.
Нет, невероятно. Это просто за гранью реальности, но... что, если её обмороки — это и есть прыжки? Если бы я не был так занят борьбой с собственными демонами, то догадался бы раньше. Я должен был догадаться раньше. Каждый раз, когда Лика теряла сознание, рядом оказывался кто-то незнакомый, кто пытался защитить её тело. Головорез с ножом в руке, дамочка в ресторане гостиницы и, наконец, парень с окровавленным лицом, несущий на руках её тело. Чёрт возьми, это она сама спасала своё тело! Теперь все складывалось. Вот почему она нервно засмеялась, когда узнала, что он мертв. Грязные ублюдки... Теперь обойма транквилизатора, всаженная в тело Вано, казалась мне одной из самых достойных и справедливых вещей, которую я когда-либо совершал. Меня захлестнула ненависть и необъяснимое, пугающе нежное чувство гордости за Лику. Она пыталась спастись и — смогла спастись. Смелая, решительная, невероятная...
Смелая, Решительная и Невероятная неуверенно вошла на кухню, робко оглядываясь по сторонам. Пижама, мокрые волосы, заплаканное лицо. Нужно будет дать ей успокоительного перед отъездом. Вряд ли она сама сможет справиться с шоком.
— Спасибо, — пролепетала она, принимая чашку из моих рук. Наши пальцы соприкоснулись.
